Откровения блокадных медиков ленинграда. Республика Коми

Пережить ужасы войны было тяжко даже мужчинам. А каково женщинам? Многие из них сражались плечо к плечу с солдатами. Сотни тысяч бойцов обязаны жизнью медсестрам, санитаркам, которые выносили с поля боя раненых, сутками стояли у операционных столов, выхаживали и возвращали в строй бойцов.

Ветеран Великой Отечественной войны, старший лейтенант медицинской службы запаса Мария Власовна Шаньгина призналась, на войне было очень страшно…

900 осадных дней

Уроженка села Пыелдино Сысольского района была призвана в армию в числе самых первых – в июле 1941 года. К тому времени Мария Власовна получила медицинское образование – окончила фельдшерское отделение Сыктывкарского медтехникума.

Работала заведующей фельдшерско-акушерским пунктом сначала в селе Усть-Лыжа, а потом в Кожве. Поэтому, когда ее призвали в армию, она твердо знала, что будет военной медсестрой. Но вот, где ей придется воевать, М.Шаньгина не знала.

Сначала новобранцев с Севера привезли в Архангельск, где несколько дней учили стрелять, обучали строевой подготовке. Вскоре Марии Власовне выдали военную форму и отправили в Вологду, где формировались и отправлялись на передовую линию фронта войска. Молодую медсестру направили с эшелоном солдат в Ленинград. В то время, вспоминает М.Шаньгина, за Северную столицу шли ожесточенные бои. Раненые поступали непрерывным потоком. Вместе с тяжелоранеными она вернулась в Вологду, но ненадолго. Вскоре ее вновь направили в Ленинград. Тогда она еще не знала, что выберется из города лишь через три года.

– Наш состав приехал на станцию Волхов, дальше железнодорожные пути были отрезаны немцами, – рассказала М.Шаньгина. – Было приказано идти пешком до Шлиссербурга, что в ста километрах от Волхова. Нам пришлось пробираться до города лесными тропами. Над лесом постоянно летали фашистские самолеты. Когда они засекали нас, то низко пикировали и обстреливали.

До Шлиссербурга дошли далеко не все. Далее предстояло пересечь Неву. Немцы регулярно обстреливали реку, а ночью освещали речную гладь ракетами, бомбили баржи. На одной из таких барж темной ночью и на противоположный берег переправлялась дивизия, в которой служила М.Шаньгина. Удивительно, но в ту ночь на их баржу не упала ни одна бомба. Мария Власовна тогда посчитала, что им повезло.

В Ленинград дивизия прибыла 7 сентября. Госпиталь разместился в здании института политработников. На следующий день, 8 сентября, началась блокада Ленинграда. В этот день вражеское кольцо сомкнулось вокруг города. В секретной директиве Гитлера 1941 года войскам было приказано «стереть Петербург с лица земли». Так начался отсчет 900 героическим дням и ночам обороны.

В кругу коллег

Вода и хвоя

8 сентября 41-го, говорит М.Шаньгина, был страшным днем. Загудели немецкие самолеты – началась бомбежка. «Я посмотрела на небо, оно было черным-черным от огромного количества вражеских самолетов, – вспоминает Мария Власовна. – Бомбежки были ежечасными. Немцы сбрасывали очень много термитов – зажигательных бомб. Город разрушался на глазах. Кругом пылали пожары. В тот же день фашисты взорвали Бадаевские склады, откуда получал продукты весь Ленинград. Горели мука и сахар. В воздухе висела страшная черная взвесь. Дым пожара видели все ленинградцы. Тогда сгорело все продовольствие».

В Ленинграде начался жуткий голод. Постоянно уменьшались нормы хлеба по карточкам: для рабочих норма снизилась до 250 граммов, для детей и служащих – до 125 граммов. Да и хлебом то, что выдавали, назвать было трудно. «Хлеб, как глина, – сырым его невозможно было есть, – вспоминает Мария Власовна. – Блокадный хлеб состоял наполовину из опилок, других продуктов не выдавали. Есть хотелось всегда, даже во сне. Поэтому полученный хлеб мы не ели сразу, а старались просушить на буржуйке на сухари, а потом сосали их – пока сосешь сухарь, кажется, что не такая голодная. Я слышала, что жители города ели собак и кошек, нам же часто приходилось довольствоваться лишь подсоленной водой».

Зимой к голоду прибавлялся невыносимый холод. Стекол не было, окна были забиты фанерой, завешаны одеялами. Во время блокады от голода и холода погибло более 600 тысяч человек. Мария Власовна вспоминает, по улицам города тянулись бесконечно-печальные вереницы санок. На них везли мертвых людей. Мертвые лежали на асфальте. Полуживые жители города умирали на ходу. Смерть была везде.

Несмотря на голод и невыносимо тяжелые условия медицинский персонал делал все, чтобы быстро вылечить солдата, чтобы он вернулся на фронт. Медсестры заготавливали хвою, крапиву, лебеду и щавель. Из этого они варили отвары и каши. Зеленовато-мутные настои в ту страшную пору были единственным доступным источником витаминов, спасавшим от цинги, которая косила людей наравне с голодом. Раны у цинготных солдат не срастались, вспоминает М.Шаньгина, разваливались.

Из последних сил

Врачи, фельдшеры, санитары и медсестры по двое-трое суток не спали, оказывая квалифицированную помощь раненным воинам. «Раненных было много, – вспоминает М.Шаньгина. – Всех надо было раздеть, отмыть, ведь их приносили из окопов грязных, закопченных. Перевязать, одеть в чистую одежду и разнести по отделениям. Грязное белье несколько раз пропускали через дезокамеру, потом отстирывали, утюжили. Все надо было делать очень быстро. Не успеваешь одну партию отработать, уже других привозят. И каждого надо поддержать добрым словом, чтобы не теряли наши бойцы надежды. Ведь нередко бывало, что тяжелобольные солдаты приходили в отчаяние, ругались, некоторые даже пытались буянить. А один солдат после выписки пригласил меня на свидание. Правда, увидеться с ним мне не довелось, он был ранен и эвакуирован в другой госпиталь».

Фронтовые подруги-М.Шаньгина и Е.Барсукова

Кроме того, на плечи молодых, еще не успевших похудеть до состояния дистрофии, ложилась и другая тяжелая работа. Марии Власовне помимо обязанностей медсестры приходилось рыть землянки и окопы, строить бараки, косить траву, пилить дрова, носить воду.

– Все работали в неимоверно трудных условиях, – говорит М.Шаньгина. – Не было электричества, работать приходилось при коптилках. Не работали водопровод и канализация. А эти постоянные авианалеты и артобстрелы… Во время воздушных атак мы спускали раненных в подвал и бомбоубежище. Те, кто мог самостоятельно передвигаться, спускались сами, а «тяжелых» мы таскали на носилках. За сутки порой приходилось эвакуироваться по несколько раз. Спускали и поднимали больных, спускали и поднимали. Столько носилок перетаскаешь, что потом ни рук, ни ног не чувствуешь. Потом раненные бойцы устали ходить туда-сюда, да и у нас силы были на исходе. Решили больше не спускаться, если суждено погибнуть от бомбы или снаряда, то и убежище не спасет. Не было в блокадном Ленинграде безопасного места.

Когда в январе 1944 года блокада Ленинграда была снята, М.Шаньгина в составе дивизии направилась на Волхов. Теперь уже наши войска не оборонялись, а шли в наступление. Места, где проходили бои, представляли собой ужасающую картину: дымящиеся танки, расплавленные, искореженные пушки, кругом – крики и стоны раненых: «Сестра, сестра…». Медсестры, вооруженные лишь сумкой с медикаментами и противогазом, шли прямо по трупам, отыскивая оставшихся в живых бойцов, часто сами попадали под обстрелы. Первую медицинскую помощь раненным они оказывали прямо на поле боя.

После Волохова М.Шаньгину перевели на второй Украинский фронт. Вместе с этими войсками Мария Власовна прошла фронтовыми дорогами Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии и Чехословакии. Там также шли ожесточенные бои. «Помню, что под Полтавой немцы захватили железнодорожный вокзал, в котором было много наших солдат, – рассказала Мария Власовна. – Сначала их пленили, а потом сожгли. Мы тоже брали в плен немцев. В Молдавии, например, наши войска взяли в плен 2500 фашистов. Их привезли в наш госпиталь. Одни были в юбках, другие – вообще без штанов. Больные, исхудавшие. Мы их лечили, кормили, причем паек у них был гораздо лучше, чем у нас. Но все равно многие умирали. Живые копали для них могилы, а если не могли, то им помогали наши русские солдаты».

Война после Победы

9 мая 1945 года Мария Власовна встретила в Румынии. Многие праздновали Победу, а войска второго Украинского фронта собрались в дальний путь. Для них война не окончилась. В первых числах мая соединениям фронта предстояло сначала отправиться в Чехословакию, а потом более чем за десять тысяч километров – через Польшу и просторы Родины – на Дальний Восток, где еще смердел второй очаг войны. Войны с японцами.

– Приказ есть приказ, мы его не обсуждали, но воевать с японцами мне не довелось, – говорит Мария Власовна. – Мы приехали во Львов, где нас застало известие о том, что японцы разгромлены. В декабре 1945 года я демобилизовалась.

Удивительно: Отечественная война принесла столько горя, разрушила многие судьбы, но реликвии связанные с ней, фронтовики хранят как самое драгоценное, что у них есть. И ни годы, ни невзгоды, выпавшие на долю Марии Власовны Шаньгиной, не сломили ее характер. Ее жизнелюбию можно только позавидовать. Не снимая шинели, в 1945 году М. Шаньгина поступила на службу в медицинскую часть МВД Коми АССР, где проработала более тридцати лет. А когда вышла на пенсию, принимала активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи. Сейчас Марии Власовне 90 лет. О тех, теперь уже таких далеких днях, напоминают множество наград, среди которых орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За Победу над Германией».

И сразу же возглавила здесь врачебный участок с небольшим персоналом, но ворохом нерешенных проблем. Трудно было на первых порах, и не кому было помочь, подсказать и поправить: полагалась только на себя, на знания, да помогала молодому врачу завидная энергия. Они были главной опорой во всех невзгодах первых нелегких месяцев. Быстро пролетела нарядная осень, отвьюжила зима, отзвенели капели. Могла ли Зинаида Мартыновна знать в тот первый летний месяц сорок первого, что скоро все резко изменится не только в ее судьбе, но и в судьбе Родины.
Ей очень хорошо запомнился ясный, солнечный и ласковый день – 22 июня. Воскресенье многие собирались провести на лоне природы, проведать детей в пионерском лагере. Но по радио прозвучало страшное слово «ВОЙНА». И Зинаиду Мартыновну сразу же призвали в город Бийск, где уже было развернуто несколько госпиталей. И, надо сказать, что развертывание их было проведено очень организованно.
Госпиталь, в который молодого доктора направили начальником хирургического отделения, размещался в зданиях универмага, гостиницы и Госбанка. Работа была сначала исключительно организационная: приводили в порядок отделения, готовились к приему раненых. Заботой персонала палаты стали уютными, чистыми, с массой цветов, которые приносили жители Бийска. Это было легко, потому что все предприятия города стали шефами госпиталей. И куда бы мы ни обращались, все выкладывали сполна и от души: и зеркала, и посуду, и многое другое – что ни попросишь.
Когда пришло время принимать больных, врачи материально и морально были готовы. В первые дни начала приема раненых и больных с фронта было очень трудно. У Зинаиды Мартыновны врачебный стаж – 10 месяцев, а потом ведь к таким больным она не привыкла. Никогда такого количества раненых и калек не видели. Но сетовать и плакать было некогда. Бойцам надо было оказывать помощь.
Отделение Зинаиды Мартыновны предназначалось для тяжело раненых. В основном ранения нижних конечностей - уже инвалиды с костылями, без рук. Несмотря на такое гнетущее состояние, врачи старались, как могли, поднимать их настроение, укреплять дух. Своими силами организовывали концерты, пели и танцевали, ставили маленькие инсценировки. Приглашали учеников школ Бийска, они тоже старались, как могли, скрасить жизнь раненым.
Зинаида Мартыновна говорила, что за эти несколько недель буквально перевернулась вся ее жизнь. Тихая и мирная, казавшаяся теперь уже такой далекой, работа в деревне была взорвана суетой, стонами, кровью, в общем, всеми атрибутами военного хирургического отделения.
Концерты и выступления перед ранеными – дело, конечно, нужное, но не самое главное. Другие проблемы больше всего волновали ее в те дни, главная из которых: «Где взять вчерашней студентке опыт хирурга?». Ведь помощи ждут сейчас, сию минуту. Один за другим подходили к городу эшелоны с ранеными. Надо было работать, работать и учиться.
Коллектив отделения, который возглавила Зинаида Мартыновна, боролось за жизни раненых. Главной задачей и для нее, как заведующей, так и для всех ее помощниц было восстановить их силы и способность держать оружие бойцам.
Проходили месяцы лечения, уезжали на фронт вчерашние пациенты. «Радостью наполнялось в такие дни мое сердце,» - вспоминала Зинаида Мартыновна – «значит, я что-то умею, значит, есть и доля моего участия в этой страшной войне».
Наступил 1943-й год – новый жизненный этап для Зинаиды Мартыновны. Застучали на стыках колеса вагонов, все дальше на юг уходит от Москвы воинский эшелон, а в одной из его теплушек едет на фронт Зинаида Мартыновна. Далекий Бийск, госпиталь, родители, муж, от которого с фронта давненько не было писем, будущая работа вереницей кружились в голове, сменяя друг друга.
«На одном из перегонов неподалеку от фронта фашистские самолеты обрушили на наш эшелон свой страшный груз» - вспоминала Зинаида Мартыновна. – «Чудом я уцелела в этой первой бомбежке. Были потом и другие, не менее страшные, но эту, первую, я запомнила на всю жизнь. Все испугались, побежали куда-то, а мы с подругой сидим, затаились – так и не попала в нас бомба. Впервые я испытала то, о чем столько слышала от раненых».
На Украинском фронте в полевом передвижном госпитале №280 Зинаида Мартыновна тоже была начальником хирургического отделения. Там медлить было нельзя. Отдыха практически не имели. Если кто-нибудь сменит, то только на несколько минут. Потому что хирургов было мало, а раненых – целые поля.
Приходит эшелон летучка. Надо выгружать раненых, а куда? На поле. А в апреле были еще заморозки. И вот это-то поле и бомбит фашист. А раненые, они же не могут этому препятствовать – абсолютно беззащитные. «Летит самолет и обстреливает, все уничтожает. Жутко вспоминать» - говорила Зинаида Мартыновна.
В операционной работали сутками. Так уставали порой, что иногда спускаешься по лестнице из операционной и тут же падаешь.
Старобельск. Кантемировка. Тяжелые кровопролитные бои. Тысячи раненых, тысячи срочных операций. Огромные, нескончаемые очереди вокруг госпиталя. Стоны и крики. Этому, казалось тогда, не будет конца. За всю войну не выпало ни одного дня, чтобы не было операции. Приходилось делать все – и оперировать, и переливать кровь, и делать перевязки, и накладывать гипс. И это в условиях, максимально приближенных к передовой, под постоянными артобстрелами и бомбежками.
Счастье остаться жить. Счастье спасти жизнь человеку. Сколько их, спасенных жизней за годы войны? В среднем, Зинаида Мартыновна делала в день по 15 операций, и если умножить это на количество дней войны, сколько получится? Много получится… И как радостно осознавать, что многие из пациентов вновь становились в строй, шли к ПОБЕДЕ, завоевали ее и потом еще долго жили под мирным небом.
Я всегда буду помнить тебя, моя любимая бабушка и постараюсь быть достойной твоей памяти.

Батищева Мария Вячеславовна,
врач акушер-гинеколог, г. Бийск, Алтайского края

Продолжаю тему блокадных дневников.Начало

Начнем с запретов. Один услышал, и не понял, но передал другому. Другой записал дневник и передал последующим поколениям. Вот так и появляются мифы,снованные, вроде как, на первоисточниках.

Первый логичный вопрос - зачем скрывали смерть от истощения, если голод был общеизвестным фактом? И от кого?
И какая выгода власти в том, чтобы убеждать родственников в том, что человек умер не от голода, если он все равно умер?
Или все же он мог умереть от чего-то другого?

Ответы на вопросы опять дает Ольга Ивановна Базан.

“В начале блокады люди гибли в основном от травм, а в дальнейшем - от голода, вызывавшего алиментарное истощение.

Первые случаи смерти от алиментарного истощения среди гражданских лиц зарегистрированы в октябре 1941 года, среди военнослужащих - в середине ноября 1941 года, после чего кривая смертности круто взлетела вверх, достигнув своего максимума в феврале, а с конца февраля пошла на снижение, сначала очень быстрое, потом постепенно более пологое, и это продолжалось до ноября 1942 года. <…>

Патология истощения была неоднородна. Ее можно условно разделить на четыре периода…Первый период, период острого голода, охватывает ноябрь-декабрь 1941 года и начало января 1942 года.

Второй характеризуется вспышкой дизентерии и авитаминозов и охватывает конец января, февраль и март 1942 года.
На третий период -апрель, май, июнь 1942 года - наложила отпечаток вспышка тяжелейшего блокадного туберкулеза.

И, наконец, четвертый - лето и осень 1942 года - это период выхода из патологии истощения.
Смерть военнослужащих от неосложненного алиментарного истощения наблюдалась только в первом периоде патологии истощения и составляла всего 14% всех умерших, включая случаи с охлаждением -5-6% и острой сердечной недостаточности - 2%, остальные умирали от присоединившейся очаговой пневмококковой пневмонии. Пневмония часто являлась непосредственной причиной смерти на протяжении всей патологии истощения.”

То есть, люди умирали не от того, что они были истощены , а от того, что их болезнь не проявлялась и их от нее не начинали лечить вовремя.

Истощение изменило проявления и течения присоединившихся болезней , пишет Базан.

Изменились симптомы, врачам было трудно поставить диагноз. Для того, чтобы это понять и найти новые способы диагностики и борьбы с болезнью, понадобилось время и огромные усилия клиницистов и патологоанатомов.

Вот, что сказано о дизентерии.
“ Характерные симптомы отсутствовали, и поносы у истощенных расценивали, как “голодные поносы”…., больные не были изолированы, не получали соответствующего лечения . Но при первых же вскрытиях истощенных поносами патологоанатомы установили диагноз дизентерии. Срочно были проведены все противоэпидемические мероприятия. Лишь спустя пять месяцев, когда восстановилась работа бактериологических лабораторий, диагноз дизентерии был подтвержден бактериологами.”

Изменилось течение туберкулеза, он маскировался под грипп, тиф или пневмонию.

Для того, чтобы понять ситуацию “врачи активно посещали вскрытия, проводили клинико-анатомические сопоставления, и диагностика туберкулеза стала улучшаться”

Гипертония протекала настолько скрытно, что не была вовремя выявлена не только клиницистами, но и патологоанатомами. С июня 1942 года стало нарастать количество больных с недостаточностью сердца.

Если до войны таких больных был 3-4%, то теперь их стало 10, потом -20, 40, 50%. При этом ни лечащие врачи, ни патологоанатомы не подозревали, что причина этого - гипертония. Первыми диагноз установили окулисты, выявив у больных с недостаточностью сердца спазм сосудов сетчатки глаза. Тогда стало ясно, что сердечная недостаточность - осложнение гипертонии.
Спазм сосудов создавал трудности в работе сердца, в результате чего обычно происходило увеличение массы сердца, как компенсация нагрузки. Однако сердце голодающего теряло во время голода одну треть и увеличиваться не могло, в результате развивалась недостаточность, что сначала и сбивало с толку. Давление при такой гипертонии часто бывало в норме, и лишь иногда колебалось.
Ко всему прочему, такой болезнью стали заболевать отнюдь не старые люди, средний возраст заболевания понизился.

А еще были инфекционные заболевания.

В истории войн люди в осажденных городах погибали от голода и эпидемий. Однако, в целом, как пишет Базан, эпидемиологическая обстановка в городе была благополучной.

Это не значит, что не было вспышек эпидемий, это означает, что инфекция вовремя обнаруживалась, и принимались меры по предотвращению ее распространения.

“Казалось бы, в Ленинграде все было уготовано для вспышки эпидемий сыпного и брюшного тифа. Особенно тяжелые условия создались зимой 1941-1942 годов. Вышли из строя водоснабжение и канализация; нечистоты стекали в ленинградские реки, а вода этих рек была одним из источников водоснабжения города и фронта. Вторым источником питьевой воды был талый снег, и он тоже был пропитан нечистотами.
Среди гражданского населения наблюдалась вшивость, в город нагрянули полчища крыс…”

Тем не менее, отмечает Базан, распространения эпидемии не последовало. И это было не чудо.

“…чуда не было. Была организованная, глубоко продуманная, героическая совместная работа санитарно-эпидемиологических служб- как военных, так и гражданских. “
А службы работали в тесном контакте с руководством города…и город реагировал и удовлетворял их требования. Борьба с эпидемиями - это тоже фронт, его передний край.
Проводилась массовая иммунизация и вакцинация населения и войск…был введен строгий карантин прибывающих в город…Несмотря на трудности, открывались санитарно-пропускные пункты, дезинфекционные камеры…проводилась борьба с вшивостью, борьба с крысами (их заражали крысиным тифом)…Лихорадочные больные немедленно увозились в больницы как автотранспортом, так и вручную силами дружинниц.”

Да-да, девушки-дружинницы рисковали жизнью, таская вручную лихорадочных больных. и не думали о том, как пишет автор журнала, что школа, университет, полноценная занятость, старый образ жизни — всё скукожилось, отмирало.

Брюшной тиф так и не разразился, пишет Базан, что говорит о стойкости иммунитета населения, которому ежегодно от тифа делали прививки, а вот прививка от дизентерии оказалась не столь эффективной. Эпидемия гриппа вируса В оказалась массовой, но слабой, протекала нетяжело.
Среди детских заболеваний преобладала корь, зато заболевания скарлатиной снизилось по сравнению с показателями мирного времени в десять раз.
А вот заболевания детей дифтерией начались в конце 1941 года, имели массовый характер, высокий летальный исход, и начали спадать лишь в 1943 году, параллельно с нормализацией питания.

Теперь становится понятно, что помимо смерти от истощения в блокадном Ленинграде была еще масса других причин, чтобы умереть.

Правильно поставленный диагноз давал надежду истощенным людям на жизнь и продолжение борьбы.

“Если в первый период, когда вся патология была всецело связана с голодом, диагноз “алиментарное истощение” был правильным и единственно возможным, то при его осложнении дизентерией и туберкулезом становилось неясным, как учесть эти болезни .

Между алиментарным истощением и инфекционной болезнью была тесная патогенетическая связь; одно из них способствовало развитию другой, меняло ее течение, морфологическое проявление, исходы. Нельзя было разрывать эти процессы.

В связи с этим ведущими специалистами города-фронта была разработана новая номенклатура болезней, допускавшая комбинированные, сочетанные формы . Эта новая номенклатура была рассмотрена на совещании патологоанатомов, терапевтов, инфекционистов, на научно-практических конференциях разного профиля и уровня…такая трактовка повышала ответственность враче -клиницистов за своевременную диагностику осложнений. ”

Ну вот, и все стало на свои места, понятно, что запретов без причины не бывает, и причина - вполне разумна, направлена на спасение жизней.
Но если думать, что единственной целью советской власти было уморить свой народ, такие простые объяснения в голове просто не укладываются.

Так же, как и нежелание давать голодающим возможность освободиться от работы автор объясняет необходимостью повышения производительности труда.

Или нужно было, чтобы каждый человек был при деле? - задаюсь вопросом я.
Чтобы не лежать в комнате, в кровати, без сил и страшно страдая от голода. и ожидая смерти.
В блокаду каждый должен был иметь свое дело, оно заставляло двигаться, отвлекало от дурных мыслей, заставляло работать мозг, не становиться овощем. Тот кто не мог его найти, не мог себя заставиь сопротивляться, оказывался за бортом.
Потому слово дистрофик стало приобретать смысл "слабак", а не колхозник.

Вообще, фраза «Дистрофик» стало ругательством вместо довоенного «колхозник». очень четко характеризует автора по классовому признаку...и напоминает о гарвардской исторической школе, где слово "колхозник", действительно, всегда воспринималось и упоминалось, как негативное явление в истории СССР.

Но как можно представить себе миллионы ленинградцев, вышедших из деревни и сохранивших с родственниками-колхозниками, на тот период, тесные связи, что это слово было ругательством?

Итак, по словам Ольги Ивановны Базан, в блокадном Ленинграде была создана новая глава медицинской науки - патология истощения.
Была собрана база данных, которые могут быть полезны для современной науки и для врачей-практиков. Многие накопленные данные еще ждут своих исследователей, нет пока четких ответов на многие вопросы, например, почему отступили одни болезни, но резко проявились другие.

Но Гарварду это не интересно, у Гарварда другие цели.

Ленинградская блокада длилась 900 дней, я постараюсь продолжить писать о ней в течение 9 дней.

Продолжение следует

Прошло 67 лет со дня снятия блокады Ленинграда, но внимание к ее истории не уменьшается. Выходят все новые и новые исследования, посвященные разным аспектам истории обороны города, но тема здравоохранения и санитарных последствий войны и блокады до сих пор не получила должного развития в трудах историков медицины. Сложилась традиция сводить последствия блокады к разрушению промышленности, городского хозяйства и культурных ценностей, традиционно не одобрялись попытки исследователей уточнить численность жертв блокады. Если раньше это происходило из-за запрета темы, то теперь связано с ее неразработанностью. В то же время мировая научная общественность, обеспокоенная угрозой возможных глобальных потрясений и бедствий, проявляет все больший интерес к опыту медиков Ленинграда. Сегодня задача ученых состоит в том, чтобы углубить изучение материала, который дала блокада города, и по возможности продолжить исследования санитарно-гигиенических последствий осады, как непосредственных, так и отдаленных во времени.

Деятельность медиков в блокадном Ленинграде помогла спасти жизни тысяч людей и приобрести опыт борьбы с голодом в чрезвычайных условиях. Было сделано так много, что неспециалисту в вопросах медицины трудно оценить результаты этой работы. Врачи одновременно лечили больных, когда те уже не могли сопротивляться болезням, и вели научные исследования: изучали типичные болезни военного времени, особенности заболеваний, характерных для мирного времени, патологию внутренних органов у раненых.

Кроме трудностей жизни в блокадном городе (голод, отсутствие тепла и электричества, воды, неработающая канализация, артиллерийские обстрелы и бомбежки) присутствовали и другие проблемы: многим больницам и клиникам научно-исследовательских институтов пришлось работать не по своему профилю, так как подавляющую часть пациентов составляли больные дистрофией. В январе 1942 г. число больных превысило «штатное число коек» и большую часть из них составляли люди, умиравшие от истощения. Опытным хирургам, отоларингологам, фтизиатрам, окулистам приходилось «переквалифицироваться» в терапевтов. Кроме этого, менялись и сами болезни: с одной стороны, истощенный голодом организм человека иначе реагировал на заболевания, привычные для мирного времени. Атипичное, неузнаваемое течение заболевания при катастрофической недостаточности лабораторных исследований ставило врачей в затруднительное положение и имело тяжелые последствия. С другой, - появились болезни, которые в условиях мирного времени встречались редко (цинга, скорбут, авитаминозы и т.п.) и только в период блокады получили значительное распространение. Также выросло число военных (обстрелы и бомбежки) и бытовых травм, наблюдались обширные некрозы кожи, язвы конечностей. Многие случаи язв были результатом истощения и отеков и проходили очень тяжело, имелись смертельные исходы. Часто люди, пережившие блокаду, упоминают об исчезновении целого ряда болезней. При этом они называют аппендицит, холецистит, язвенную болезнь желудка, ревматизм, малярию, иногда простудные заболевания. Ученые и практические врачи, работавшие в осажденном Ленинграде, отмечали, что в период блокады заметно реже встречались такие распространенные заболевания, как грудная жаба, инфаркт миокарда, сахарный диабет, базедова болезнь. Многие типичные сердечно-сосудистые заболевания мирного времени, например, ревматизм, стали встречаться значительно реже, другие, такие как остро развивающиеся формы гипертонической болезни, – наоборот, чаще.

Снижение в годы войны заболеваемости ревматизмом медики объясняли разными причинами. В частности, понижением «реактивности микроорганизма вследствие значительных и длительных нарушений питания» и атипичным, вялым течением болезни. Однако заводские врачи не могли полностью согласиться с мнением врачей-исследователей: они опирались на материалы, взятые из разных источников. Клиницисты «вычисляли свои показатели» по данным на больных, госпитализированных в клиниках и больницах. Но дело в том, что в период блокады все места в больницах были заняты больными алиментарной дистрофией. Попасть в стационар было трудно и, если туда брали, то только с очень тяжелой формой ревматизма, с острыми ревматическими атаками или нарушением сердечной деятельности. Поэтому процент больных ревматизмом, лечившихся в стационарах, был очень низок, что и приводило к искажению сведений. Что же касается данных сотен промышленных предприятий, на которых регистрировались «десятки тысяч больничных листков, полученных рабочими как в амбулаториях и поликлиниках, так в больницах и клиниках институтов Ленинграда», то согласно им, ревматизм как нозологическая форма болезни в годы войны не исчезал.

В структуре заболеваемости в период с 1942 по 1945 гг. наблюдался рост числа сердечно-сосудистых заболеваний. Но увеличение числа пациентов с этой патологией в большей степени проявилось не в период наиболее сильного голода, а значительно позднее. Сотрудник Ленинградского научно-исследовательского института гигиены труда и профзаболеваний И. Г. Липкович в 1946 г. писал в работе «Санитарные последствия войны в области гигиены труда»: «Когда решались судьба Родины и жизни самих ленинградцев, сознательный импульс позволил подавлять легкие нарушения функции нервной системы в части их внешнего проявления». Он подчеркивал, что в тяжелых условиях блокады человек был целеустремлен, его внимание сосредоточено на работе, где все его мысли, знания и энергия направлялись на скорейшее достижение победы. «Но как только фашизм был разгромлен, импульс, тормозящий проявления патологических нарушений со стороны нервной системы, исчез, и у части населения организм реагировал тяжелой реакцией нервной системы. То, что накапливалось исподволь <…> и незаметно в течение длительного периода, проявилось после победы».

Нервно-психическое, а также физическое перенапряжение, неизбежно сопутствующее войнам, способствовало развитию функциональных болезней сердца, которые в разное время и во многих странах были описаны под названиями «возбужденное сердце солдата», «синдром усилия», «синдром эмо­ций», «невроз сердца» и служили причиной увольнения из армии десятков тысяч людей. Однако Н. А. Куршаков (1944) не обнаружил этого заболевания у солдат Советской Армии, а при проведении Т. С. Истамановой углубленной разработки историй болезней нейро-циркуляторная астения была выявлена лишь в 3,8% всех случаев сердечно-сосудистых заболеваний в действующей армии, что, по мнению автора, было обусловлено высоким боевым духом и хорошей физической подготовкой солдат.

В то же время, несомненно, возросла заболеваемость облитерирующим тромбангиитом, что, по мнению М. И. Хвиливицкой, было обусловлено совокупным воздействием перенапряжения, охлаждения и курения.

Наблюдения военных лет подчеркнули роль хронических легочных заболеваний как причины недостаточности кровообращения («легочное сердце»), привлекли внимание к разработке этой важной проблемы кардиологии и подтвердили наличие тесной функциональной связи аппаратов дыхания и кровообращения, на что указывал Г. Ф. Ланг. Данные клинического наблюдения, электрокардиографического и рентгенологического исследования привели А. Г. Дембо к выводу, что в основе недостаточности кровообращения лежат дистрофические изменения гипертрофированного, а иногда и неуспевшего гипертрофироваться миокарда. Эта проблема была всесторонне обсуждена на XIII Всесоюзном съезде терапевтов в 1947 г. На съезде было отмечено, что проведенные в годы войны исследования советских терапевтов внесли ценный вклад в кардиологию, которая в 60-е годы организационно оформилась в качестве научной клинической дисциплины. Следует отметить, что терапевты в это время пользовались главным образом номенклатурой и классификацией болезней аппарата кровообращения, разработанной Г. Ф. Лангом и принятой XII Всесоюзным съездом терапевтов, что позволяло сопоставлять материалы.

Но особое место среди заболеваний блокадного времени заняла гипертония. В тяжелых условиях весны 1942 г. первые сигналы тревоги подали окулисты, затем медикам почти всех специальностей пришлось в повседневной практике сталкиваться с этой проблемой. Учеными, в частности, М. В. Черноруцким, был отмечен значительный рост, начиная с 1943 г., госпитализаций в связи с гипертонической болезнью. Сотрудники клиники Г. Ф. Ланга, работавшие на фронте во время войны – Б. В. Ильинский, И. С. Канфор, обнаружили, что частота гипертензии у бойцов и офицеров прифронтовой полосы была в 2 раза более высокой, чем у бойцов и офицеров тыловых частей. Ученые З. М. Волынский, И. И. Исаков обследовали сразу после окончания войны и еще через 5 – 10 лет более 40 000 жителей города. Оказалось, что у лиц, вернувшихся с фронта, частота гипертензий превышает таковую в контроле в 2 – 3 раза; у переживших блокаду, но не страдавших алиментарной дистрофией – в 1.5 раза; а у лиц, перенесших дистрофию, – в 4 раза. Таким образом, и психоэмоциональный фактор, и дистрофия сыграли центральную роль в беспрецедентном росте гипертонии в Ленинграде.

Этот факт стал подтверждением нейрогенной теории происхождения гипертонической болезни Г. Ф. Ланга, сформулированной им еще до войны. На основе детального анализа клинических, патологоанатомических и гистологических данных ученый убедительно доказывал первичность функциональных нарушений в механизмах развития гипертонической болезни, отмечая, что морфологические изменения появляются позднее. Основным этиологическим фактором гипертонической болезни он считал повторные острые или длительные перенапряжения нервно-эмоциональной сферы отрицательными и неотреагированными эмоциями, которые способны вызвать нарушения функции высших нервных регуляторов артериального давления в коре и подкорковых центрах головного мозга со склонностью к повышению возбудимости этих центров и, соответственно, к усилению прессорных сосудистых реакций.

Итак, мы очень коротко и в самой общей форме рассказали о трудностях, которые стояли перед медицинскими работниками в осажденном Ленинграде. Преодоление этих трудностей в борьбе за жизнь ленинградцев требовало и от медиков-исследователей, и от врачей-практиков колоссального напряжения сил. В современных условиях задача изучения медицинского аспекта блокады стоит в первых рядах проблем, ожидающих глубокого исследования. В этой связи следует отметить, что в стенах ФГУ «ФЦСКЭ им. В. А. Алмазова» ведется подобная работа: продолжается изучение «ленинградской блокадной гипертонии»; совместно с Князь-Владимирским собором ведется поиск информации о погибших в годы блокады врачах, наших земляках.

В сентябре 1941 года немцы окружили Ленинград. Жителям города предстояло пережить 900 страшных блокадных дней. Ленинградские медики встали на защиту жизни и здоровья людей.

Самыми тяжелыми испытаниями для осажденных горожан были голод и холод, возникшие в результате катастрофической нехватки продовольствия и проблем с отоплением. Спустя несколько недель с начала суровой осени среди населения появились массовые случаи заболевания алиментарной дистрофией, которая в первую очередь поражала детей. В ноябре 1941 года люди, страдающие этим заболеванием, составляли около двадцати процентов от общего числа больных, а в 1942 году более восьмидесяти процентов всех ленинградцев перенесли алиментарную дистрофию. Она стала основной причиной гибели более миллиона горожан.

В марте 1942 года врачи стали выявлять отдельные случаи заболевания цингой, а в последующие два месяца число больных стало неудержимо расти. Одновременно появились больные, страдающие различного рода авитаминозами.

Одним из страшных последствий недоедания, дефицита тепла, бомбежек и других ужасов блокады стал рост числа больных туберкулезом, а также психическими и инфекционными болезнями. Только в 1942 году врачами психоневрологических диспансеров было принято 54203 психических больных, а в двух действовавших психиатрических больницах находилось на лечении 7500 человек. Среди инфекционных болезней чаще всего встречались сыпной тиф, дизентерия и инфекционный гепатит, которые становились настоящим бедствием для медицинских работников. Зачастую врачи не могли справиться с этими болезнями, не хватало необходимых лекарств, сказывалось плачевное состояние санитарии и гигиены. Но в большинстве случаев, ценой невероятных усилий, борьба за жизнь больных оканчивалась полной победой над болезнью.

Тысячи ленинградцев погибали от не прекращающихся ни днем, ни ночью бомбежек и обстрелов. Только в сентябре-ноябре 1941 года было ранено 17378 человек, общее же число пострадавших от бомбардировок противника составило 50529 человек за все время блокады, в том числе 16747 убитыми и 33728 ранеными. Ранения получали, главным образом, горожане среднего возраста, но самым страшным было то, что среди пострадавших зачастую оказывались также дети и подростки. За время блокады было ранено 529 детей, в том числе 333 мальчика и 196 девочек, из которых 157 детей умерло от травм. Почти всегда травмы носили тяжелый, осколочный характер, чаще всего встречались ранения головы, груди и нижних конечностей.

После начала блокады произошла реорганизация системы здравоохранения, которая в то время полностью подчинилась условиям войны.

Для научной координации всей деятельности городского здравоохранения при Ленгорздравотделе был образован Ученый совет. При нем для улучшения диагностики и лечения были созданы комитеты по изучению алиментарной дистрофии, авитаминозов, гипертонической болезни, аменореи. Вопросы, связанные с организацией медицинского обслуживания населения, Ленгорздравотдел решал при активном участии ученых-медиков.

Координацией работы многочисленных лечебных учреждений города занимался организованный при Ленгорздравотделе Госпитальный совет. В него входили известные ученые, специалисты, представители различных ведомств и организаций.

В сентябре 1942 года на одном из заседаний Ученого совета было предложено ввести должности главного терапевта города и старших терапевтов районов.

С началом блокады особое внимание уделялось дисциплине среди медицинского персонала. В обязанности всех руководящих медицинских работников и главных врачей вменялись строгий учет рабочего времени, предупреждение любых нарушений правил внутреннего распорядка со стороны медицинского персонала. Под особый контроль была взята выдача населению больничных листов.

На ближних подступах к Ленинграду и в самом городе в тяжелых условиях блокады и при постоянных артобстрелах рабочие, служащие и учащиеся продолжали возводить оборонительные сооружения. Медицинские работники и здесь не оставались в стороне. На всех оборонительных участках были созданы местные санитарные части с широкой сетью медицинских пунктов и санитарных постов. Работа таких санчастей была тщательно продумана и спланирована. Например, санитарный пост во главе с санитарной дружинницей был рассчитан на обслуживание 200-300 трудармейцев, пост с медицинской сестрой - на 500-600 человек, врачебный медицинский пункт - на 1500-2100. Один санитарный врач (или эпидемиолог) должен был обслуживать до 3-4 тысяч человек. Врачи, сестры и санитарные дружинницы проявляли исключительную самоотверженность, подчас забывая о личной безопасности, оказывали помощь пострадавшим от вражеской артиллерии и авиации.

Важным направлением в области здравоохранения Ленинграда было медико-санитарное обслуживание работников промышленных предприятий.

Задачи медиков в их деятельности на предприятиях осложнялись тем, что рабочие места ушедших на фронт мужчин заняли женщины и подростки. Недостаточная профессиональная подготовка новых рабочих, а то и вовсе ее отсутствие, возрастные особенности, тяжелые условия труда - все это влекло за собой рост производственного травматизма, увеличение числа профессиональных болезней.

Летом 1942 года на предприятиях, перешедших на изготовление оборонной продукции, были созданы медсанчасти как самостоятельные медицинские организации. Они выполняли лечебно-профилактическую работу всех медико-санитарных учреждений, обслуживая работников предприятий, а также, по мере возможности, и членов их семей. К началу 1943 года в городе действовало 15 таких медико-санитарных частей.

Вместе с реорганизацией деятельности предприятий изменился и режим работы лечебно-профилактических учреждений города. Время работы поликлиник и амбулаторий открытого типа, а также детских консультаций было определено с 9 до 19 часов. Дежурство врачей для оказания неотложной помощи устанавливалось с 19 до 22 часов. Год спустя этот режим был несколько изменен, и с ноября 1942 года поликлиники Ленинграда работали с 9 до 17 часов. С 17 часов до 9 часов утра следующего дня в каждой поликлинике, консультации находился дежурный медицинский персонал.

Составной частью противовоздушной обороны (ПВО) блокадного Ленинграда была служба местной противовоздушной обороны (МПВО), предназначенная для ликвидации последствий огневого террора врага. В число служб МПВО входила и медико-санитарная служба, в обязанности которой входило проведение спасательных мероприятий в очагах поражения. Городская медико-санитарная служба (МСС) МПВО включала в себя участковые организации, основными из которых были поликлиники районов. МСС состояла из подвижных и стационарных формирований. К первым из них относились санитарные звенья групп самозащиты, санитарные посты Красного Креста, медико-санитарные команды (роты МСК, МСР) и отряды первой медицинской помощи (ОПМ).

Стационарными формированиями являлись хирургические стационары (госпитали) МПВО, пункты первой медицинской помощи (ППМ), стационарные пункты медицинской помощи (СПМ), стационарные обмывочные пункты (СОП) и санитарно-химические лаборатории. Большую помощь пострадавшим во время артиллерийских обстрелов и авиационных бомбардировок оказывала самоотверженная работа дружинниц - членов групп самозащиты и санитарных постов Красного Креста, создававшихся на предприятиях, в учреждениях и при домохозяйствах.

Госпитали МПВО подразделялись на две группы. В одних оказывалась специализированная хирургическая помощь, а другие предназначались для лечения легкораненых. Раненые направлялись, как правило, в госпитали своего района. Всего работниками МСС МПВО блокадного Ленинграда была оказана медицинская помощь более чем 33780 пострадавшим. Продолжительность лечения раненых в среднем составляла 28 дней. Число летальных исходов среди больных, проходивших лечение в хирургических госпиталях МПВО, было крайне незначительно, большинство раненых выздоравливали. Самый большой процент смертности - более двадцати процентов - был зафиксирован в первой половине 1942 года, что объяснялось большим количеством больных алиментарной дистрофией среди раненых.

За время блокады на городские лечебные учреждения было совершено не менее 140 артиллерийских и авиационных нападений, что привело к потере более 11 тысяч больничных коек. На военные госпитали было совершено 427 нападений, в результате чего было потеряно более 26 тысяч коек; 136 человек были убиты, 791 человек - ранены и контужены. За время блокады в результате 226 авианалетов и 342 артиллерийских обстрелов было утрачено почти 37 тысяч госпитальных коек.

Несмотря на суровые условия блокады, весной и летом 1942 года была возобновлена работа большинства научных медицинских обществ Ленинграда.

• 26 апреля 1942 года после недолгого вынужденного перерыва в работе вновь продолжило свою деятельность в Ленинграде и Советском Союзе Хирургическое общество Н.И. Пирогова. Первое заседание проходило под председательством И.П. Виноградова. Темы докладов этого и последующих заседаний общества были продиктованы военным временем и блокадными условиями жизни города: «Огнестрельные ранения прямой кишки», «Гипсовый сапожок, заменяющий скелетное вытяжение при переломах бедра», «Новый аппарат для одномоментной репозиции при переломах костей предплечья», «К казуистике осколочных ранений», «Хирургические осложнения при дистрофии», «О кишечной непроходимости при дефектах питания», «Наложение гипсовой повязки в вертикальном положении при переломах бедра» и т.п.
• 12 мая 1942 года впервые после начала блокады собрались члены Терапевтического общества им. С.П. Боткина. Большая часть докладов была посвящена алиментарной дистрофии и авитаминозам, цинге и пеллагре. Одно из специальных заседаний общества было посвящено темам беременности, родов и послеродового периода при алиментарной дистрофии, а также лечению детей, страдающих этим заболеванием.
• 19-20 сентября 1942 года по инициативе и при активной помощи членов Хирургического общества состоялась общегородская научная конференция хирургов лечебных учреждений, посвященная проблемам хирургии военного времени. Злободневность рассматриваемых на конференции вопросов была очевидна. На заседаниях обсуждались методы лечения огнестрельных ранений конечностей с помощью глухих гипсовых повязок, огнестрельных повреждений тазобедренного сустава, огнестрельным повреждением грудной клетки, легких и плевры.

С прорывом блокады и улучшением питания населения число больных алиментарной дистрофией и авитаминозами уменьшилось почти в 7 раз.

В годы блокады ленинградские медики поднимали на ноги десятки тысяч больных и раненых, своим трудом приближая Победу. В нечеловеческих условиях, когда душу каждого ленинградца спасала лишь надежда и страстное желание Победы, об их жизнях и здоровье заботились врачи. За самоотверженность и героизм в условиях блокадного города многие врачи и научные сотрудники были награждены высокими правительственными наградами.