Горбовский глеб яковлевич. Глеб яковлевич горбовский: интервью Г горбовский и дома сады

Русский поэт, писатель.
Родился в учительской семье, родители Глеба были преподавателями русского языка и литературы. Отец, выходец из крестьянской старообрядческой семьи был репрессирован в 1937, по нелепому доносу, отбыл 10 лет в трудовых лагерях, а потом получил поражение в правах на жительство в крупных городах и поселился в Кинешме, потеряв на время общение с сыном. Мать перед самой войной отправила сына на летние каникулы к сестре арестованного мужа в Порхов, в этой деревне Глеба Горбовского захлестнула война. Мать же всю блокаду пробыла в Ленинграде. Поэт позже вспоминал, как он скитался по детдомам, пока мать с отчимом не разыскали его и не определили его в ремесленное училище №13, где он получил профессию плотника.
Из училища Горбовский попал в колонию для несовершеннолетних преступников в городе Маркс, совершил удачный побег и добрался до Ленинграда, но мать с отчимом к тому времени перебрались в Новосибирск. Горбовский уехал в Кинешму, где преподавал в сельской школе его ссыльный отец, который помог Глебу оформить паспорт и окончить семилетку. Восьмой класс Горбовский закончил уже в Ленинграде, затем служил в стройбате (за три года службы двести с лишним суток отсидел на гауптвахте). После армии поступил в Ленинградский полиграфический техникум, откуда был отчислен через два года.
Стихи писать начал в шестнадцать лет, в армии писал песни, одна из самых известных - «Сижу на нарах, как король на именинах». Первая публикация стихов Горбовкого состоялась в волховской районной газете «Сталинская правда» (1955). Позднее Горбовский занимался в литературных объединениях, сначала в Доме культуры профтехобразования у Давида Дара, затем у Глеба Семенова в Горном институте.
Глеб Горбовский много ездил по стране, работал модельщиком на фабрике «Красный Октябрь», слесарем «Ленгаза», грузчиком, лесорубом и сплавщиком в Сибири, взрывником в геологических экспедициях на Камчатке, Сахалине, в Якутии.
В 50-х годах Глеб Горбовский становится одним из самых популярных неофициальных поэтов Ленинграда. Буквально всем стали известны его песни - «Когда фонарики качаются ночные...», «У помещенья «Пиво-Воды» стоял непьяный постовой...» и др. Первая книга стихов Горбовского вышла в 1960. В 1963 вступил в Союз писателей. Написал великое множество совершенно советских стихов. С 1974 пишет также прозу. Написал либретто оперетты «Гори, гори, моя звезда» на музыку С. Пожлакова (1978). Всего Глеб Горбовский выпустил более 30 книг стихов и прозы.
Был трижды женат (в первом браке на поэтессе Лидии Гладкой), имеет трех детей.
Глеб Яковлевич Горбовский - Лауреат Государственной премии РСФСР (1984) и многих других, Академик Академии российской словесности (1996). Награжден орденом «Знак Почета».

Русский поэт.

«Горбовский Глеб Яковлевич родился 14 октября 1931 года в Ленинграде, поэт, прозаик. Родители - учителя. Отец - выходец из крестьян-однодворцев, старообрядцев Порховского уезда Псковской губернии. Фамилию «Горбовский» придумал дед поэта при составлении купчей на землю. Мать - из семьи известной коми-зырянской писательницы А. А. Сухановой».

Бондаренко В.Г., Серебряный век простонародья. Книга статей о стержневой русской словесности, об окопной правде, о деревенской прозе и тихой лирике, М., «ИТРК», 2004 г., с. 482.

Глеб Горбовский о себе: «Что можно рассказать о себе, скажем, на... партийном собрании? Не знаю. И не потому, что никогда на таких собраниях не присутствовал, а потому, что прилюдно говорить о себе, то есть обнажаться - тошно. Обычно расстёгивают одну-две пуговицы. Самых верхних, из-под коих проглядывают «анкетные данные». Не более того. Однако случаются люди побойчей, которые могут приоткрыть и пониже.
И вообще так рвануть рубаху, что все заклепки отпадут.
Думается, писательская порода людей, по своей сути, самая «раздевательская», потому как изначально тяготела к откровенности, а то и - сокровенности. Но как рассказать о себе «простыми словами»? Не мудрствуя лукаво? После стольких лет честолюбивой казуистики? Возможно ли такое? «Автобио напиши кратко и подробно», - потребовали у Василия Тёркина бюрократы на том свете...
Итак, в двух словах - о себе. Я - плохой. А ежели в двух страницах - добавятся лишь некоторые подробности. Не в оправдание, а в подтверждение самобичующего эпитета. И получается, что моё «автобио» держится на двух уродливых, для русского произношения и слуха непотребных словах-понятиях: эксгибиционизм (самообнажение) и мазохизм (самоистязание). Плохой - не потому, что пил, курил, «баб любил», в карты играл, в оккупации и в исправколонии находился (хотя и не без этого), плохой, потому что маловер. Близорук нравственно и духовно. Бога не могу разглядеть. В отчётливом виде. Но - лишь расплывчато. Основа бытия под ногами зыбка. А ведь и по монастырям ездил, и крещен, и отцом родным, до девяносто двух лет прожившим, учен в этом направлении. Ан - шатаюсь. Неустойчив. Квёл.
А теперь - так называемая жизненная канва. Телеграфным стилем.
Родился 4 октября 1931 года в Ленинграде на Васильевском острове. Возле университета. В семье преподавателей словесности. Мать, Галина Ивановна Суханова, родом из Усть-Сысольска, наполовину зырянка, а в остальном - русская. Она дочь Агнии Андреевны Данщиковой, первой коми - детской писательницы. Отец мой, Яков Алексеевич Горбовский, - из государственных крестьян Псковщины. Фамилия идёт от крошечного именьица Горбово. Отец сидел в ежовщину восемь лет (ставил Пушкина выше Маяковского, писал в дневнике «Питер» вместо «Ленинград»). Я же, хоть и родился в Петербурге, то есть горожанин, большую половину жизни провёл за городом, в сельщине, в странствиях, экспедициях. В июне 1941 года уехал в Порхов «на дачу» к тётке Фросе, сестре отца, причем самостоятельно уехал, десяти лет не было, мать только в вагон посадила. (Отец уже был на лесоповале.) И «дачничал» я таким образом все четыре года войны. Отбившись от тетки, скитался в Прибалтике, батрачил.
Проходил в третьем классе Порхова Закон Божий.
После войны разыскал мать, которая всю блокаду провела в Ленинграде. В школе не удержался. Поступил в ремеслуху. В ремеслухе не прижился, попал в исправительную колонию в г. Маркс на Волге. Из колонии совершил удачный побег («с концами»). В Питере меня едва не отловили, и я подался в заволжские леса, куда к тому времени был поселен отсидевший своё, но лишённый прав отец. Он учительствовал в сельской школе - двенадцать учеников в четырёх классах. Там-то, у отца, в глуши лесной, сказочной, начал писать стихи. В шестнадцать лет. Затем - снова Питер, школа на Васильевском, которую так и не закончил - шуганули в армию.
Три года в стройбате. Там писал песни. В том числе - «Сижу на нарах, как король на именинах». После армии работал столяром на рояльной фабрике «Красный Октябрь», «осветлял» для бригады политуру за шкафом! Слесарем «Ленгаза» числился, ходил по квартирам, пугал народ. А затем стал ездить в геофизические и прочие экспедиции - на Северном Сахалине два года блуждал, в Якутии возле Верхоянского хребта, на Камчатке у вулканологов...
Трижды был женат. Говорю - плохой. Троих детей имею. Но всегда от них - как бы на отшибе. В 1960 году вышла первая книжечка стихов «Поиски тепла». По ней в 1963 году приняли в Союз писателей. До этой книжечки стихи расходились в списках. Слыл заправским диссидентом от поэзии и, конечно же, выпивохой. Особенно налегал после того, как мою четвёртую книжечку «Тишина» пустили под нож частично, а меня самого обвинили в «идеологическом шпионаже».
Затем, когда в третий раз женился, остепенился и не пил спиртного девятнадцать лет и восемь месяцев. На удивление врагам и на радость близким. С приходом перестройки - опять запил. Вот вроде и все «автобио». Последняя книжечка прозы называется «Исповедь алкоголика». Последняя книжка стихов - «Сижу на нарах».

Мужик в разорванной рубахе –
Без Бога, в бражной маете...
Ни о марксизме, ни о Бахе,
Ни об античной красоте –
Не знал, не знает и... не хочет!
Он просто вышел на бугор,
Он просто вынес злые очи
На расхлестнувшийся простор...
И вот - стоит. А Волга тонет
В зелёногривых берегах...
(А может, знал бы о Ньютоне,
ходил бы в модных башмаках.)
Два кулака, как два кресала,
И, словно факел, голова...
Ещё Россия не сказала
Свои последние слова!»

Горбовский Г.Я., Мастер о себе / Бондаренко В.Г., Серебряный век простонародья. Книга статей о стержневой русской словесности, об окопной правде, о деревенской прозе и тихой лирике, М., «ИТРК», 2004 г., с. 484-486.

Гражданство: Россия

С Горбовским меня познакомил Даниил Гранин, предупредив: «В нем много наносного, но, поверь мне, – он настоящий поэт». Во мне самом полным-полно наносного, и я прекрасно понимал, что глупости и даже дикости могут переночевывать и не в самой бездарной голове. Порой стоит сунуть голову под кран и ополоснуться до пояса даже в коммунальной кухне, где любопытные соседи высматривают на груди следы неосторожного греховодничества, – и в этой же голове под этими липкими взглядами может зазвенеть неизвестно как в нее, в эту дуру-голову, угодившая хрустальная строчка.

А уж с головой-то Глебу повезло. Это была гиперболически увеличенная голова мальчишки лет двенадцати, не больше, так он себя неожиданно вел и в хорошем, и в плохом смысле.

После мягкого предупреждения о «наносном» я был готов к тому, что увижу монстра, но Горбовский оказался очень милым, даже застенчивым – правда, до определенного момента, пока из него не поперли стихи, что называется, неостановимым потоком. Хотя было далеко за полночь, Глеб потащил нас на площадь Искусств, неприглашенно залез на пьедестал памятника Пушкину и продолжал читать, грозя всей бюрократии мира и кого-то ниспровергая, хотя местами лирический строй стихов совершенно не совпадал с гневным витийством. У Горбовского заметна была привычка выглядеть гением, чему, к сожалению, помогают устояться теплые компании, весьма охочие до застольного славословия.

В стихах и в самом чтении чувствовалась сила потока, но этот поток вместе с хорошими строчками тащил лавину мусора, совершенно не замечаемого автором. Говорить об этом Глебу в его тогдашнем взвинченном состоянии было совершенно бесполезно. И я засомневался, что из него получится поэт. Гранин не согласился: «Придет время, он очистится от мусора».

Горбовского начали печатать, и довольно широко, тут-то его и постигло тяжелое испытание – ожидаемого чуда не случилось. Набранные типографским способом стихи лишились дополнительного накала, который придавало буйное чтение с помаванием невидимым чайльдгарольдовым плащом. Прежние поклонники отвернулись, сокрушаясь, что их идол упал до позора печатания, а широкого читателя Горбовский не приобрел. Но в его стихах все-таки попадались крепкие, вкусные строчки:

Я режу ели на болванки,

на ароматные куски.

Я пью Амур посредством банки

из-под томата и трески.

В книге «Долина» (1975) Горбовский сумел рассчитаться с «сомнительным товариществом», которое упомянул Михаил Дудин в предисловии, и выбирался из завала. О том, как это было, Горбовский рассказал в стихах:

«Был обвал. Сломало ногу. / Завалило – ходу нет. / Надо было бить тревогу, / вылезать на белый свет. / А желания притихли: / копошись – не копошись, / столько лет умчалось в вихре! / Остальное – разве жизнь? / И решил захлопнуть очи… / Только вижу: муравей! / Разгребает щель, хлопочет, / хоть засыпан до бровей. / Пашет носом, точно плугом, / лезет в камень, как сверло! / …Ах, ты, думаю, зверюга. / И – за ним. / И – повезло!»

Но, помимо вышеупомянутого муравья, ему помогла выдюжить его жена, потом бывшая жена, а затем вновь вышедшая за него замуж – Лидия Гладкая, постоянный редактор его жизни и поэзии. Когда я позвонил Глебу из США поздравить с дивной книгой «Окаянная головушка» (1999), он мне заорал через океан:

– Какая у тебя интуиция! У меня же сегодня свадьба! Женюсь, знаешь на ком? На собственной жене! И мы так счастливы, что снова в Советском Союзе – в коммуналке!

Горбовский отнюдь не принимал на свой счет строчку «Поэт в России больше, чем поэт». Будучи полным диссидентом, отпетым бунтарем, неуживчивым с другими бунтарями, он никогда не пытался занять чужую нишу, пристроиться к какой-нибудь кодле и вообще был заправским хулиганом, а не какой бы то ни было политической единицей.

Единицей оказалась его «окаянная головушка», поразившая меня одноименной книгой, где отразилась трансформация бывшего антисовковиста в новую разновидность чистейшего, как слеза ангела, романтического советского человека, ретроспективно влюбившегося в презираемый им когда-то «совок», который обернулся для него чем-то милым, домашним. А наш русопятый капитализм воплотился у поэта в образ грубо и безо всякого спросу впершегося в его родную коммуналку Змея Горыныча. Бывший изгоем в Советском Союзе, Горбовский вдруг ощутил себя до мозга костей советским человеком, у которого эту советскость хотят насильственно отобрать. Исключительный случай? Ан нет.

Ни на кого не похожий, Горбовский вдруг оказался в одной обойме со многими не очень культурными, а иногда и просто темноватыми согражданами, которые начали ностальгировать по дорогому их сердцам «проклятому сталинскому прошлому». Нет, они не то что оправдывают террор, ГУЛАГ и коллективизацию, но просто не желают выбросить из памяти свои первые любови, пионерские галстуки, значки с Лениным, «Интернационал», песни военных лет и запах жареной на постном масле рыбы в коммунальных кухнях. Им жалко, что всё это исчезнет, сгинет, как жалко было негритенка, заботливо передаваемого из рук в руки в финале фильма Григория Александрова «Цирк», когда они, еще совсем молодые, очистительно плакали, чувствуя солидарность со всем трудовым человечеством и ненависть к угнетателям и расистам.

Горбовский не прошел в своей, может быть, неожиданной для него самого трансформации путь от антисоветчика до просоветчика, как это случилось с автором знаменитого и художественно беспомощного памфлета Александра Зиновьева «Зияющие высоты». Почему? Да потому, что, как выяснилось, никаким антисоветчиком Горбовский никогда не был. Его просто-напросто раздражала лицемерная риторика власти, и он не хотел быть похожим на официальных писателей в их партийных пыжиковых шапках. Но многие из «демократов» оказались такими же.

Вот стихотворение Горбовского 1995 года «Участник парада Победы», которое я привожу в статье, чтобы не смешивать с шедеврами поэта. Это не означает, что я считаю упомянутое стихотворение художественно слабым. Оно больше, чем стихи, это важный документ истории о психологическом состоянии многих наших сограждан после того, как решили их судьбу, даже не спрашивая, чего они сами хотят. Вдумайтесь, о чем затосковал бывший советский диссидент! А почему? Довели. Равнодушием довели. Это – новонекрасовская традиция, возобновленная Горбовским, и она будет продолжаться.

Из глубины рассейской,

из отдаленных сфер

возник тот, с виду сельский –

три «Славы»! – кавалер.

Он призван – шаг печатать

и спинку разогнуть!

Кремлевская брусчатка

дает отдачу в грудь.

Есть, есть еще сноровка,

и ножки – обе-две.

И кепочка-«лужковка»

торчит на голове.

Не Теркин и не Чонкин,

не «подвиг всех веков»,

а Митрич, заключенный

в колонну стариков.

Равнение – направо:

туда, где быть звезде.

А там… орел двуглавый

«на должной высоте».

Нога с натуги млеет,

и взгляд косит едва…

Опять н а мавзолее –

мордастая братва.

Всё как бы шито-крыто,

и вроде нет дождя.

И лапником прикрыта

фамилия вождя.

Вот только… боль в колене,

и чтой-то с головой.

…И в мавзолее Ленин –

ни мертвый, ни живой.

Горбовский – из блокадных ленинградских детей, многие из которых могут, если живы, подписаться под его строчками: «Война меня кормила из помойки, / пороешься – и что-нибудь найдешь. / Как маленькая мышка-землеройка, / как некогда пронырливый Гаврош. / Зелененький сухарик, корка сыра, / консервных банок терпкий аромат. / В штанах – колени, вставленные в дыры, / как стоп-сигналы красные горят».

Я написал такое четверостишие, посвященное Глебу Горбовскому:

Мне дети Ленинграда –

командиры.

Чтоб я не отступил

ни в чем назад,

в штанах колени,

вставленные в дыры,

как стоп-сигналы красные горят.

Евгений ЕВТУШЕНКО

Горбовский Глеб Яковлевич (4 октября 1931, Ленинград) - русский поэт, писатель.
Родился в учительской семье, родители Глеба были преподавателями русского языка и литературы. Отец, выходец из крестьянской старообрядческой семьи был репрессирован в 1937, по нелепому доносу, отбыл 10 лет в трудовых лагерях, а потом получил поражение в правах на жительство в крупных городах и поселился в Кинешме, потеряв на время общение с сыном. Мать перед самой войной отправила сына на летние каникулы к сестре арестованного мужа в Порхов, в этой деревне Глеба Горбовского захлестнула война. Мать же всю блокаду пробыла в Ленинграде. Поэт позже вспоминал, как он скитался по детдомам, пока мать с отчимом не разыскали его и не определили его в ремесленное училище № 13, где он получил профессию плотника.
Из училища Горбовский попал в колонию для несовершеннолетних преступников в городе Маркс, совершил удачный побег и добрался до Ленинграда, но мать с отчимом к тому времени перебрались в Новосибирск. Горбовский уехал в Кинешму, где преподавал в сельской школе его ссыльный отец, который помог Глебу оформить паспорт и окончить семилетку. Восьмой класс Горбовский закончил уже в Ленинграде, затем служил в стройбате (за три года службы двести с лишним суток отсидел на гауптвахте). После армии поступил в Ленинградский полиграфический техникум, откуда был отчислен через два года.
Стихи писать начал в шестнадцать лет, в армии писал песни, одна из самых известных - «Сижу на нарах, как король на именинах». Первая публикация стихов Горбовкого состоялась в волховской районной газете «Сталинская правда» (1955). Позднее Горбовский занимался в литературных объединениях, сначала в Доме культуры профтехобразования у Давида Дара, затем у Глеба Семёнова в Горном институте.
Глеб Горбовский много ездил по стране, работал модельщиком на фабрике «Красный Октябрь», слесарем «Ленгаза», грузчиком, лесорубом и сплавщиком в Сибири, взрывником в геологических экспедициях на Камчатке, Сахалине, в Якутии.
В 50-х годах Глеб Горбовский становится одним из самых популярных неофициальных поэтов Ленинграда. Буквально всем стали известны его песни - «Когда фонарики качаются ночные...», «У помещенья «Пиво-Воды» стоял непьяный постовой...» и др. Первая книга стихов Горбовского вышла в 1960. В 1963 вступил в Союз писателей. Написал великое множество совершенно советских стихов. С 1974 пишет также прозу. Написал либретто оперетты «Гори, гори, моя звезда» на музыку С. Пожлакова (1978). Всего Глеб Горбовский выпустил более 30 книг стихов и прозы.
Был трижды женат (в первом браке на поэтессе Лидии Гладкой), имеет трёх детей.
Глеб Яковлевич Горбовский - Лауреат Государственной премии РСФСР (1984) и многих других, Академик Академии российской словесности (1996). Награждён орденом «Знак Почёта».

Библиография
Сборники стихов
Поиски тепла, 1960
Спасибо, земля, 1964
Кто на чем едет. Стихи для детей, 1965
Косые сучья, 1966
Тишина, 1968
Новое лето, 1971
Разные истории. Стихи для детей, 1972
Возвращение в дом, 1974
Долина, 1975
Стихотворения. - Л., 1975. Предисл. М. Дудина.
Монолог, 1977
Видения на холмах. М.: Молодая Гвардия, 1977. - 128 с.
Крепость, 1979
Явь, 1981
Избранное. - Л., 1981.
Черты лица, 1982
Заветное слово, 1985
Отражение, 1986
Плач за окном, 1989
Сорокоуст, 1991
«Сижу на нарах…», СПб., 1992.
Грешные песни, 1995
Флейта в бурьяне, СПб., 1996.
Сгоревшие крылья, 1996
Окаяннная головушка. Избранные стихи 1953-1998. - СПб.: Историческая иллюстрация, 1999. - 432 с.
Распутица, СПб., 2000
Падший ангел: Стихотворения. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. - 384 с. Избранные стихи и фрагменты книги Остывшие следы.
Собрание сочинений, т.1: Стихотворения. Поэмы. 1953 - 1963. - СПб: «Историческая иллюстрация», 2003.
Проза
Ветка шиповника. Повесть, 1974
Вокзал. Повесть, 1980
Первые проталины. Повести, - Л., 1984.
Под музыку дождя. Повесть, 1984
Звонок на рассвете. Повести, 1985
Свирель на ветру. Повесть, «Нева», 1986, № 12.
Каникулы в конце лета. Повесть. «Звезда», 1987, № 11.
Плач за окном: Повести. - Л.: Советский писатель, 1989. - 525 с.
Шествие. Записки пациента. Повесть. «Нева», 1989, №№ 4, 5.
Остывшие следы. Записки литератора. «Звезда», 1991, № 4-6. (то же - Л.: Лениздат, 1991. - 384 с.)
Книжная пыль. Повесть. «Москва», 1992, № 10.
Апостолы трезвости. Исповедь алкоголика. Псков: Отчина, 1994.
Журнальные публикации
Синтаксис, № 3, апрель 1960 (Грани, № 58 (1965), с.171-173). 5 стихотворений.
Эхо, № 3, 1978; № 2/3, 1979.
Вторая боль. «Нева», 1985, № 4. Стихи.
Свет жизни. «Нева», 1986, № 1. Стихи.
Под звуки собственного сердца. «Нева», 1987, № 2. Цикл. 12 стихотворений.
В поисках невидимки. «Нева», 1989, № 10. Стихи.
«Нева», 1990, № 8. Стихи.
«Нева», 1991, № 5. Стихи.
«Нева», 1992, № 3. Стихи.
«Нева», 1993, № 1. Стихи.
«Нева», 1993, № 10. Стихи.
«Нева», 1994, № 7. Стихи.
Новые стихи. «Дружба народов», 1985, № 6.
Пустой флакон. «Звезда», 1986, № 1. Стихи.
Красная комната. «Звезда», 1987, № 8. Стихи.
Обычный день в октябре. «Звезда», 1988, № 8. Стихи.
Ода времени. «Звезда», 1991, № 10. Стихи.
Я вижу лето жаркое.... «Звезда», 1993, № 3. Стихи.
«Звезда», 1999, № 3.
«Звезда», 2000, № 7.
«Звезда», 2001, № 10. Стихи.
«Звезда», 2002, № 9. Стихи.
Музыка жизни. «Октябрь», 1987, № 1. Стихи.
Стихи разных лет. «Октябрь», 1989, № 2.
Шесть стихотворений. «Знамя», 1988, № 10.
Исцеление. «Новый мир», 1989, № 4. Стихи.
Размышления на лестничной площадке. «Волга», 1989, № 5.
Доступны памяти и взору. «Наш современник», 1990, № 2.
Новые стихи. «Наш современник», 1990, № 11.
Не прожить без России. «Наш современник», 1991, № 4. Стихи.
Изранена судьба, очаг испепелен. «Наш современник», 1992, № 4.
Сквозь дни. «Наш современник», 1993, № 1. Стихи.
У монастырских стен. «Наш современник», 1993, № 11.
И это все - сейчас. «Наш современник», 1994, № 5.
Альманах «Поэзия», № 59 (1991), с.5-8.
Покаянный свет. «Москва», 1999, № 7. Стихи.